— А ты помнишь наш шифр?

В детстве они придумали шифр и оставляли друг другу шифрованные послания, которые родители понять не могли.

Билли сначала посмотрел на нее, не понимая, и вдруг просиял.

— А, помню! — сказал он.

— Я тебе напишу шифрованное письмо, чтобы отец не прочитал.

— Ладно, — сказал он. — И пошли его Томми Гриффитсу.

В облаке пара у платформы остановился поезд Этель. Билли обнял сестру. Она заметила, что он с трудом сдерживает слезы.

— Ну, будь молодцом, — сказала она. — Береги нашу маму.

— Ладно, — сказал он и вытер глаза рукавом. — Да нам-то что. Ты сама там, в Лондоне, будь поосторожнее.

Этель вошла в вагон и села у окна. Через минуту поезд тронулся. И пока он набирал скорость, Этель смотрела, как все меньше становятся зубчатые колеса над шахтой, и думала, увидит ли когда-нибудь Эйбрауэн снова.

Мод с графиней Би сидели за поздним завтраком в малом обеденном зале Ти-Гуина. Графиня была в необычайно хорошем расположении духа. Обычно она постоянно жаловалась, в Англии ей очень многое не нравилось, — хотя Мод по собственному детскому опыту жизни в английском посольстве помнила, что Россия куда менее удобна для жизни: холодные дома, неприветливые люди, ненадежные слуги и несостоятельное правительство. Но сегодня Би не жаловалась. Она была счастлива, что смогла наконец забеременеть.

Она даже про Фица говорила только хорошее.

— Ты знаешь, ведь он спас мою семью, — сказала она Мод. — Он выкупил закладные на наше имение. Но до сих пор некому было его наследовать, ведь у моего брата детей нет. Было бы поистине трагедией, если бы земли Андрея и Фица унаследовал какой-нибудь кузен…

Мод в этом трагедии не усматривала. Упомянутый «какой-нибудь кузен» вполне мог оказаться ее сыном. Но она никогда и не надеялась унаследовать состояние и не особенно задумывалась о подобных вещах.

Этим утром Мод было тяжело поддерживать разговор, как она сама заметила про себя, пока пила кофе и пыталась осилить ломтик поджаренного хлеба. Она чувствовала себя несчастной. Сегодня ее угнетали даже покрывающие стены и потолок обои с по-викториански буйной листвой, хотя она смотрела на них всю жизнь.

Она не рассказывала родным о романе с Вальтером, и теперь не могла сказать, что все кончено, а это значило, что некому было ей посочувствовать. Лишь энергичная маленькая экономка Уильямс знала обо всем, но она куда-то пропала.

Мод читала в «Таймс» репортаж о речи, которую произнес накануне вечером на обеде в Мэншен-хаусе [13] Ллойд Джордж. Он смотрел на балканский кризис с оптимизмом и заявил, что возможно мирное урегулирование конфликта. Она надеялась, что он прав. Хоть она и отказалась от Вальтера, но замирала от страха при мысли, что ему придется надеть форму и его могут убить или искалечить на войне.

Она прочла короткую заметку в «Таймс» из Вены, озаглавленную «Сербия в ужасе», и спросила Би, станет ли Россия защищать Сербию от австрийцев.

— Надеюсь, что нет! — воскликнула Би. — Мне совсем не хочется, чтобы мой брат отправился на войну.

Они сидели в малом обеденном зале. Мод вспомнила, как в дни школьных каникул они завтракали здесь с Фицем и Вальтером: ей тогда было двенадцать, им по семнадцать. У мальчишек был зверский аппетит, и каждое утро перед тем как поехать кататься верхом или плавать в озере, они уплетали за обе щеки яичницу с беконом и горы тостов с маслом. Вальтер был совершенно очаровательный молодой человек — красивый, да к тому же иностранец. Он обращался с ней учтиво, словно они ровесники, — что очень льстило двенадцатилетней девочке, и, как она теперь понимала, было скрытой формой заигрывания.

Пока она предавалась воспоминаниям, в зал вошел дворецкий Пил, и его слова, обращенные к Би, потрясли Мод:

— Ваше сиятельство, прибыл господин фон Ульрих.

Вальтер не мог здесь оказаться, в замешательстве подумала Мод. Может быть, Роберт? Но это столь же невероятно.

В следующий миг в зал вошел Вальтер.

Мод была слишком потрясена, чтобы заговорить.

— Господин фон Ульрих! Какой приятный сюрприз, — сказала Би.

На нем был легкий летний костюм из бледного серо-голубого твида. Голубой атласный галстук под цвет глаз. Мод пожалела, что на ней простое кремовое зауженное книзу платье — для завтрака с золовкой оно казалось вполне подходящим.

— Графиня, простите мое вторжение, — обратился Вальтер к Би. — Я был по делу в нашем консульстве в Кардиффе — разбирался в неприятной истории с немецкими моряками, повздорившими с местной полицией.

Это была какая-то нелепость. Вальтер — военный атташе, в его обязанности не входило вытаскивать из тюрьмы моряков.

— Доброе утро, леди Мод, — сказал он, пожимая ей руку. — Какой восхитительный сюрприз! Я так рад, что застал вас здесь!

И это тоже ерунда, подумала она. Он специально приехал, чтобы ее повидать. Она уехала из Лондона, чтобы не дать ему возможность уговорить ее — но в глубине души не могла не признать, что ей приятна такая настойчивость и то, что он даже сюда за ней приехал. Она была так взволнована, что смогла сказать лишь обычное:

— Здравствуйте, как поживаете?

— Выпейте с нами кофе, господин фон Ульрих, — сказала Би. — Граф отправился покататься верхом, но скоро вернется. — Она, естественно, решила, что он заехал повидать Фица.

— Благодарю вас, — сказал Вальтер, садясь.

— Вы останетесь на ланч?

— С огромным удовольствием. Но потом мне нужно будет успеть на лондонский поезд.

— Тогда я пойду распоряжусь, — сказала Би, вставая. Вальтер тут же вскочил и отодвинул ей стул. — Поговорите с леди Мод, — добавила она, уходя. — Успокойте ее. Она озабочена международным положением.

Уловив в ее голосе насмешку, Вальтер приподнял брови.

— Все здравомыслящие люди сейчас озабочены международным положением, — сказал он.

Мод стало неловко. Отчаянно пытаясь найти тему для разговора, она указала на «Таймс» и спросила:

— Как вы думаете, это правда, что Сербия призвала семьдесят тысяч резервистов?

— Сомневаюсь, что у них есть семьдесят тысяч резервистов, — серьезно ответил Вальтер, — но они пытаются поднять ставки. Они надеются, что опасность большой воины заставит Австрию действовать осмотрительнее.

— Почему же Австрии требуется столько времени, чтобы составить требования сербскому правительству?

— По официальной версии — они хотят собрать урожай, прежде чем предпринимать действия, в результате которых им может потребоваться начать мобилизацию. А по неофициальной — они знают, что президент Франции и министр иностранных дел находятся сейчас в России, что опасно облегчает задачу союзников договориться о совместных ответных действиях. Так что пока президент Пуанкаре не вернется из Санкт-Петербурга никакой австрийской ноты не будет.

Какая у него ясная голова, подумала Мод. Ей очень нравилась в нем эта черта.

И вдруг спокойствие ему изменило. Маска официальной вежливости спала, лицо исказила боль.

— Пожалуйста, вернись! — внезапно сказал он.

Она открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, но ее так переполняли чувства, что слов не хватило.

— Я знаю, что ты бросила меня ради меня самого, — сказал он с тоской, — но я не могу так! Я слишком тебя люблю.

Мод наконец нашла слова:

— Но твой отец!..

— Пусть он принимает решения относительно своей жизни, я ему подчиняться не намерен… — Его голос опустился до шепота. — Я не могу тебя потерять.

— Но может быть, он прав: может быть, немецкий дипломат не может жениться на англичанке, во всяком случае сейчас.

— Тогда я займусь чем-нибудь другим. Но другой тебя мне не найти.

Ее решимость растаяла, глаза наполнились слезами.

Он потянулся через стол и взял ее за руку.

— Позволь, я поговорю с твоим братом!

Она скомкала лежащую под рукой белую льняную салфетку и промокнула глаза.

— Пока не говори Фицу, — сказала она. — Давай подождем несколько дней, пусть разрешится сербский кризис.